19 октября в Мемориальном музее-мастерской народного художника СССР Андрея Курнакова отметили 102-ю годовщину со дня рождения мастера.
Мекка художника
– Конечно же, мы говорили и о том, как любил и чувствовал Андрей Ильич русскую литературу, – особенно Тургенева и Бунина, – рассказывает хранитель музея Ирина Барсукова. – Его Меккой было Спасское, куда он выезжал после завершения ответственного заказа. За пределами страны он, как правило, бывал в составе туристских групп или делегаций, а «к Тургеневу» отправлялся в одиночку, как в паломничество. Обещал семье отдыхать, но обязательно брал с собой краски и кисти. Результатом такого «отдыха» были десятки этюдов – впечатления от неспешных прогулок вдоль пруда и по парку, пленэров в окрестностях Спасского. Одни позднее превращались в завершенные полотна «Спасское зеркальце», «Родина моя», «Березовый ситец», «Спасская аллея», другие щедро раздаривались или служили платой за услугу. В связи с этим Ирина Евгеньевна вспомнила, как Андрею Ильичу достались по случаю два старинных, совершенно «убитых» буфета. До войны он получил диплом художника-декоратора, поэтому умел и любил работать с деревом. Курнаков вернул буфетам жизнь, но для отделки пригласил краснодеревщика. Закончив работу, тот отказался от денег, попросив как раз небольшой этюд, сделанный в Спасском.
В Тургеневском зале мастерской хранится лишь малая толика написанного: 19 работ из более чем 40, составляющих авторскую «Тургениану» художника. Он сам отобрал и развесил именно эти полотна. Остальные – в Орловском музее изобразительных искусств, в Спасском, отечественных и зарубежных музеях, частных коллекциях. Только портретов Тургенева более десяти, некоторые написаны в соавторстве с братом Леонидом Курнаковым. В архивах музеямастерской хранится документ с грифом Минкульта СССР, предписывающий Андрею Ильичу «изготовить» в конкретные сроки и по указанным размерам портрет Тургенева для вывоза во Францию в качестве подарка. И он «изготовил». И не только этот, и не один раз…
Неисправимый трудоголик
– Андрей Ильич любил жизнь во всех ее проявлениях, – продолжает рассказ Ирина Евгеньевна. – Фронтовик, переживший тяжелое ранение, несколько месяцев плена, послевоенные унизительные проверки, он был убежден, что война пощадила его для труда и творчества.
Курнаков был неисправимым трудоголиком: на протяжении нескольких десятилетий спал не более четырех часов в сутки. Потому так много успел: свыше тысячи живописных полотен, участие более чем в 70 выставках, две диорамы и множество эскизов к ним; созданный с нуля худграф пединститута, ставший базовым для профильных вузов страны, сотни учеников за 53 года педагогической деятельности.
После кончины жены художник практически переселился из городской квартиры в мастерскую, объясняя это нежеланием тратить время на дорогу. А отдых понимал только как смену деятельности – писал для души, читал и перечитывал любимое. Причем книги личной библиотеки испещрены множеством пометок и комментариев. А еще любил общение, слыл радушным хозяином, приятным собеседником. Три больших стола, накрытых в разных залах для чаепития, свидетельствуют, что мастер часто принимал гостей. Здесь бывали студенты, которых учитель подкармливал, коллеги, литераторы и музыканты, работники музеев и библиотек. Эрудицию, философское восприятие мира, мастерство и редкую трудоспособность художника отмечали все без исключения.
Бунинский зал
Как правило, гостей принимали за столом в так называемом Бунинском зале. Его стены украшают в основном полотна с героями любимых художником произведений Бунина, за которые Курнаков был удостоен в разные годы серебряной и золотой медалей Российской академии художеств. Но и героинь рассказов «Руся» и «Натали», и самого писателя мастер поместил в милые его сердцу пейзажи Спасского, считая их идеальными для «русских» историй. Здесь же висит и несколько полотен, написанных по впечатлениям от туристических поездок в «бунинские» Италию и Францию. Ирина Евгеньевна обращает внимание, что художник в поездках не имел ни камеры, ни фотоаппарата, а потому привозил только карандашные наброски, «почеркушки» в записной книжке. А картины получились – словно с натуры написанные. Не иначе, мастер помогал себе словами любимого Бунина: «Нет, не пейзаж влечет меня,/ Не краски жадный взор подметит,/ А то, что в этих красках светит:/ Любовь и радость бытия».
Валентна Новошинская
