В этом году актер муниципального театра «Русский стиль» Владимир Верижников отмечает два юбилея – свое 40-летие и 20 лет служения на сцене

В афише театра с его участием нынешним летом идут 13 спектаклей. Роли – на зависть многим столичным актерам: от Виктора в «Варшавской мелодии» и Малюты Скуратова в «Иване Грозном» до сказочных персонажей в детских спектаклях – Ивана­царевича, Майского жука и Мышонка­хулигана.

С роли в самом обсуждаемом спектакле сезона и началась наша беседа.

– Каждый актер поневоле становится адвокатом своего героя. Скажите, Владимир Юрьевич, какие «смягчающие обстоятельства» вы нашли для Малюты Скуратова?

– Прежде всего, я не играл абсолютного злодея. Как и царя Ивана Грозного, главного его опричника следует судить, исходя из законов того времени. Вместе с режиссером и художественным руководителем театра Валерием Ивановичем Симоненко все занятые в спектакле актеры много читали о событиях 450­летней давности и знаем, что первые письменные впечатления о царском дворе оставили иностранцы, всегда мало любившие Россию, а потому необъективные к ней и процессам, в ней происходящим. Последующие историки лишь переписывали иностранцев. Немало примеров и того, что каждый сильный правитель держал рядом своего «Малюту». Я играю «преданного без лести» соратника царя, которому Иван Грозный доверял больше, чем своим ближайшим родственникам. И погиб он как герой 1 января 1573 года при штурме немецкой крепости Вейсенштейн, в которой засели шведы. После спектакля немало зрителей говорили мне о том, что они сочувствовали моему герою. Для меня это большой комплимент.

– Как известно, по Станиславскому театр начинается с вешалки. А с чего он начинался у вас? И что он для вас?

– Начинался с биржи труда. Я окончил железнодорожное училище в 1994 году, когда городу не нужны были ни помощники машиниста, ни слесари. На армию надежды тоже не было: по медицинским показаниям. Пришлось обратиться на биржу. По счастливой для меня случайности однажды меня познакомили с режиссером только что созданного театра «Русский стиль». Узнав о моей проблеме, Валерий Иванович предложил место монтировщика декораций.

Здание только что передали театру, и во всех его помещениях шла работа: одновременно репетировали, шили костюмы, рисовали декорации, белили стены, укладывали плитку. Думал, что в этом бедламе не продержусь и недели, но уже через два дня не желал себе ничего другого. Я любил кино и примерно знал, как оно делается, но как рождается спектакль не видел никогда. Это было что­то необыкновенное. Я старался быстрее выполнить свою работу, чтобы посмотреть, как репетируют артисты – Сергей Васильевич Фетисов, Анатолий Михайлович Ващенко, Марина Наумовна Соколова. Через год в спектакле «Ехай!» мне доверили роль без слов, а спустя несколько месяцев, когда в театр пришли Володя Комар и Сергей Борисов, Симоненко предложил взять надо мной «шефство» и подготовить детский спектакль. Получилась сказка «Цирк Принтипрам», которая шла у нас с большим успехом. Потом были другие сказки, эпизоды во взрослых спектаклях. В 1997 году, когда я уже учился в институте культуры, меня из монтировщиков перевели в актеры. Да, в ОГИК я много интересного узнал о своей профессии, но ремеслу учился и продолжаю учиться в основном у своих коллег.

Вы спрашиваете, что значит для меня сегодня театр? Это моя вторая семья, где я провожу гораздо больше времени, чем с женой и сыном. Это желание сделать все, чтобы зрителю у нас было интересно и комфортно. Это ответственность перед коллегами, режиссером, публикой. В день похорон отца я после поминок играл Малюту, а наутро уже забавлял малышню на новогоднем утреннике – у меня в этих спектаклях нет дублеров.

– Скажите, существует ли для вас табу в современном театре?

– В апреле несколько орловских актеров в качестве поощрения по линии Союза театральных деятелей были командированы в Москву – на бесплатный просмотр спектаклей, претендующих на приз «Золотая маска». Если честно, то я не хотел бы видеть в нашем театре такую публику – свободно передвигающуюся по залу во время спектаклей, со жвачкой во рту, в рваных джинсах и кроссовках, с самокатами у кресла. Еще немного – и в театре начнут хрустеть поп­корном.

С одного спектакля ушел и я. Молодежный театр на Сретенке поставил «Молодую гвардию» с таким эпизодом: молодогвардейцы забивают насмерть фашиста, подвешивают за ноги и плюют в него по очереди. А потом один из артистов выходит в зал и спрашивает: действительно ли эти подростки герои, а не террористы? Надо ли вредить оккупантам, которые миролюбиво себя ведут, даже предлагают работу их родителям? Нет, я не против провокаций на театральной сцене, но должно же быть что­то святое! Я почувствовал такое личное оскорбление из­за «миролюбивых» фашистов, такую обиду за двух моих дедушек­фронтовиков, за учителей истории и литературы, за все, что мне с детства было дорого и свято, что вышел из зала. Нет, не таких постановок ждет от нас зритель.

– Есть ли роль, о которой вы мечтаете?

– Сами понимаете, Гамлет мне не светит – ни по возрасту, ни по комплекции. Я рад каждой роли, даже самой крохотной, потому что воспринимаю театр как «любовь и радость бытия» – лучше Бунина в моем случае не скажешь. Спасибо режиссеру. Я много играл и современных героев, и в классике. Если о чем и мечтаю, так о характере, похожем на Глеба Жеглова в исполнении Высоцкого. Или сыграть в хорошей военной драме – в память о Дмитрии Верижникове, артиллерийском разведчике и Михаиле Рожкове, боевом летчике, а в мирной жизни – учителе истории и директоре школы в Хотынецком районе. Это мои деды и все лучшее, что я знаю о них и своих родителях, хотел бы не только передать сыну, но и воплотить на сцене. Не верьте, что нынешний театр только развлекает. Мы поднимаем и темы для размышления и сопереживания, мы делимся и чувствами, которые, надеюсь, находят отклик у зрителя. И это дает новые силы для нового выхода на сцену.

Валентина Новошинская